Прости меня, мама, я стал ополченцем,
Ушёл с мужиками давить эту мразь.
Я видел, как мины калечат младенцев,
И танки вминают друзей моих в грязь.
Любимая мама, какой, к чёрту, выпуск?
Я видел, как «Грады» утюжат Донецк.
Ты жжёшь третий месяц в подвале свой примус
И веришь в какой-то там мирный процесс…
Я ушёл в ополчение 10 июля 2014 года, ровно один день не доработав до того, чтобы мой стаж работы на Донецком металлургическом заводе составил шесть лет. Я был простым инженером отдела главного механика…
Протестному движению в Донбассе я сочувствовал с самого начала: ходил на митинги, носил символику, помогал, чем мог, когда обращались товарищи, принимавшие более активное участие. Но постоянно угнетало ощущение недостаточности этих усилий. Чем ближе и чаще слышались звуки взрывов в моём любимом Донецке, тем явственнее чувствовалась потребность в более активных действиях.
А с другой стороны — семья: беременная жена, маленькая дочь, родители. Разве имел я право предоставить их самим себе? Разве имел право бросить работу, лишив семью источника дохода, тем более, в такое сложное время? Разве мог не оказаться рядом, когда будут ложиться вражеские снаряды?
Я думаю, тогда многих мучили подобные вопросы, и каждый находил на них свои ответы…
Когда-то Павел Иванович, мой учитель истории, прозорливо спросил: «А с чего вы взяли, что хоть одному поколению русских людей уготована судьба не застать войны?..».
Вспоминается, как ещё в 2004 году, когда на Украине играла только увертюра предстоящих событий, я со своими студенческими друзьями обсуждал последние новости. Помнится, я попросил их представить, что это — последний день мирной жизни, ведь и тогда события могли развернуться совсем иначе. Задумавшись, они пришли в состояние уныния, а у меня была только молодецкая решимость и нежелание уступать тем, кто своими действиями попирает закон и мои права. Сейчас один из этих друзей — в Киеве, другой — в Запорожье, а третий — в Красноармейске. Я тоже думал, что изменился, но, как пел Владимир Высоцкий, «значит, нужные книги ты в детстве читал». Я не нашёл в себе ни морального права, ни даже малейшего желания оставить Родину в беде, поступиться правдой…
Однажды я отчётливо понял, что больше не могу оставаться в стороне. Позвонил Вадиму, товарищу по работе, который присоединился к ополчению ещё в самом начале, и сказал, что готов идти в рядовые, но только не протирать задом диван. Он попытался отговорить меня, сказал, что, возможно, я больше никогда не увижусь с семьёй, что такие люди ещё понадобятся, что могу погибнуть или остаться калекой, но, получив решительный ответ, пообещал через время перезвонить.
Лето-осень 2014 года, по-моему, было самым честным временем, когда те, кто, несмотря ни на что, оставался в Донецке, были предельно искренни друг в отношении друга.
Когда, идя по опустевшим улицам, замечая редкие автомобили, проносящиеся с включёнными аварийными сигналами, в глазах столь же редких прохожих ты находил только понимание, сочувствие и небывалое единение. Разве можно было обмануть эти глаза… и самого себя?
Звонок поступил через два часа. Я сообщил жене, что ухожу воевать. Она не стала препятствовать, потому что так же ясно понимала необходимость и неотвратимость этого решения. Наскоро собрал вещи на первое время и уже через пятнадцать минут с сумкой через плечо обувался в прихожей. Всё было очень просто, без пафоса и сцен, и очень сложно в то же время…
Был ли страх, когда я уходил защищать Родину? Был страх оставаться, невыносимая мука ощущать себя беспомощным. Больше всего я боялся, проснувшись однажды утром, услышать под окнами характерный говорок, а потом увидеть, как вооружённые люди входят в дом. Шум, крики соседей — и стук в дверь моей квартиры. Что я смог бы противопоставить нежданным гостям в такой ситуации? Повиноваться, жалобно повизгивая, как поросёнок перед забоем? Нет! Сопротивляться? Бессмысленно и уже бесполезно. А смотреть, как фашисты издеваются над членами твоей семьи, — совершенно невыносимо. И страшно! До самой глубины души — страшно!
А умереть, защищая их, не страшно. Лучше — с оружием в руках, а лучше — ещё и там, где есть товарищи, которые подхватят оружие, когда твои руки не смогут его больше нести. Вот это — не страшно, по-настоящему не страшно!
Как в последний раз, я поцеловал Соню, свою годовалую дочь, которая тут же растерянно заревела, крепко обнял жену.
Береги себя! — попросила она.
Это вы берегите себя, — ответил я, а сам подумал, что если бы важнее было просто выжить, то ни на что такое не решился бы. И не было бы в этом вины или неловкости, потому что многие поступали именно так. Но были и другие, те, кто поступал иначе…
Помнится, перед рождением первой дочери мы читали «Унесённые ветром» Маргарет Митчелл. Особенно отложилась в памяти сцена, когда в день падения Атланты Скарлетт под канонаду артиллерии янки принимала роды у Мелани. Кто тогда знал, что примерно в такой же ситуации, в январе 2015 года моя любимая Оленька родит Ульяну, нашу вторую дочь! Вот только Донецк не пал, и ради этого стоило сражаться!
Александр С. г. Донецк
В проекте «Как я встретил начало войны» каждый житель Донбасса может рассказать, как именно изменила война его жизнь, что произошло в его судьбе с началом боевых действий в Донбассе. Необходимо, чтобы весь мир узнал о тех тревожных днях 2014 года, когда началась гражданская война.
Вы можете отправить свою историю нам на почту: pismo@donbasstoday.ru
Все письма можно прочесть — здесь
